Ольга Кириченко: «Не пожелаю никому осваивать профессию иконописца в одиночку»
Центральная российская газета «Культура» на днях опубликовала интервью с висагинской художницей -иконописцем Ольгой Кириченко. Предлагаем познакомиться с ним и нашим читателям. :::Ольга Кириченко - художник-иконописец. Живет и работает в литовском городе Висагинасе, что на границе с Латвией. Большая часть его населения - русские. Православный храм Висагинаса украшают иконы, выполненные Ольгой Кириченко.
- Каким образом в католической Литве, в городке с 30-тысячным населением и 30-летней историей, были созданы русские иконы, православные ?
- Когда-то Игналинская атомная станция закладывалась как крупнейшая в мире, а с нею вместе среди соснового леса вырос замечательный город-спутник Висагинас. Тысячи людей приехали на строительство со всего бывшего Союза. Строили, осознавая свою причастность к настоящему большому делу. Словосочетание «человек труда» не вызывало фарисейского смущения. Только в городе не было ни костела, ни православного храма, что для Литвы совершенно не характерно. Поэтому в начале 90-х годов были открыты сразу два храма, католический и православный. А где храм, там и иконы...
Литва была многонациональна издревле, здесь переплелись культура и образ жизни разных народов. Здесь веками жили и живут евреи и татары, белорусы, украинцы, русские, разумеется, сами литовцы и поляки. Православие столетиями соседствовало с католицизмом, магометанство с иудаизмом. В часовне над Острой брамой - чудотворный образ Остробрамской Божией Матери, главная христианская святыня Вильнюса, одинаково почитаемая как православными, так и католиками. Среди затейливых культовых построек виленского барокко и готики - праздничные православные храмы. Пятницкий, где Петр Первый крестил деда Пушкина Ганнибала, он же усыпальница княжны Марии Ярославны, жены великого князя Ольгерда. Выше - монастырь во имя Святого Духа, на перекрестке туристических маршрутов - храм святителя Николая Чудотворца, Пречистенский собор.
- Вы увлечены литовской историей ?
- Элементарное знание необходимо для каждого человека. Для человека, занимающегося искусством, основанном на традициях тысячелетий, оно попросту необходимо. К сожалению, теория для меня более доступна, иконопись практическая ставит по сто вопросов на день. Не пожелаю никому осваивать профессию иконописца в одиночку. Но так сложилось. Уже история - мой первый иконостас в Висагинасском храме целителя Пантелеймона. Как он создавался, я сейчас вспоминать не хочу, слишком много было сомнений, слишком много одиночества. Как раз в этот период в Литве формировалось миграционное законодательство, решались вопросы гражданства. Все это требовало напряжения, времени. Как же здесь литовскую историю не полюбить? Для России все мы, живущие в прибалтийских республиках, видимся «где-то там, в Риге». Для нас законы маленькой страны - реальность, и многие в этой реальности оказались выбитыми из жизни. Выезжать куда-либо в этот период было проблематично. А я писала иконостас.
- В России, в Троице-Сергиевой лавре к этому времени уже состоялось несколько выпусков иконописцев, начали выходить книги по иконописи, это большое подспорье в работе над созданием икон .
- Не для оправданий, но все же: молодой город, в трех книжных магазинах увядали очереди на подписку Солженицына и Пикуля. Кто-то дорвался до «Тарзана», альбомы по искусству были большой редкостью. Выручала, конечно, личная библиотека, собранная в силу пламенной страсти к предмету «История искусства». Но простой репродукции иконочки, календарика какого-нибудь с изображением святого - этого на полках магазинов не было. Книг по иконографии - и подавно, как нет их, впрочем, и сейчас. Российскую полиграфическую продукцию тогда попросту на какое-то время перестали поставлять. Вильнюс недалеко, по московским меркам, иным столько же до работы добираться, только не лучше обстояло дело и в литовской столице. В книжных и антикварных лавках, на развалах, на ура шли обсыпанные янтарной щебенкой сувенирные бумажные иконки Спасителя с разверзнутым сердцем да написанное маслом «Моление о чаше в Гефсиманском саду».
Но этой информационной скудности я в какой-то степени и не ощущала. Иконопись не была для меня абсолютной тайной за семью печатями. Попросту в силу художественного образования. Посчастливилось познакомиться с монографиями Лазарева, священника Павла Флоренского, в частности с его общеизвестным трудом «Иконостас». Как откровение читала статьи Максимилиана Волошина, посвященные русской теме. Маленькая поэма «Владимирская Богоматерь», казалось, что-то пророчила.
- Когда вы впервые обратились к иконописи ?
- Юность - время, когда мало кто судорожно не ищет для себя ответ, зачем я на этой земле? Когда я пришла впервые в 1994 году в нашу маленькую, не совсем еще устроенную церквушечку в Висагинасе, чисто и ясно легло на сердце: нужно отдать что можешь, что умеешь, все, что собрано в душе. В этот период казалось важнейшим постичь философию иконы, а умение воспроизвести образ под сомнение особенно не ставилось. Когда-то в запасниках Эрмитажа, на студенческой практике изучались, копировались живописные подлинники, графика на серьезной основе. Плюс к тому четыре года художнической школы в Кировском училище искусств с "евклидовой" выучкой, обнадеживали как минимум на добросовестную копийность.
Потому-то я ринулась в изучение многоуровневого содержания иконы, онтологического, сотериологического планов, символики цвета. Здесь на помощь пришли, конечно, наши священники отец Иосиф и отец Георгий. Среди литературы общецерковного назначения, которая начала появляться и у нас, я находила сочинения князя Трубецкого, Н. Тарабукина, архимандрита Рафаила Карелина. Конечно, это не значит, что, обложившись горой брошюрок, тотчас можно освоить и осознать степень свободы церковного художника, критерии каноничности образа, отличить меру от чрезмерия, определить ориентиры. Следует ли ограничиться воссозданием внешних канонических форм, или необходимо личностное сопереживание образа? Вся эта азбука переполняла, а зачастую не втискивалась в сознание. С каждой новой работой количество вопросов не уменьшалось, а, напротив, увеличивалось. Наша отдаленность от традиционных духовных центров иконописания не оставляла выбора, и нужно было принимать для себя какие-то решения.
Нечастое общение с людьми, в которых хотя бы в какой-то степени можно было предположить знание христианской культуры, не давало большего, чем теоретическое пожелание - следовать канону (канону, который я искала). Разумеется, я последую! Использовала всякую возможность приобрести необходимую книгу, что-то заказывала, что-то привозили мои духовные наставники. В конце концов, дабы не оказаться окончательно трагикомическим героем, пригвожденным «аксиологичностью, неизреченностью и непостижимостью», я просто раскладывала во время работы свои архивы с репродукциями, альбомы и уходила в мир линии и цвета.
- В прежние времена в монастырях замечали, что у иконописцев век короче, чем у большинства из братии. В каком режиме работаете, считаете ли вы сложным труд иконописца ?
- Иногда я по несколькo дней не беру в руки кисть, и даже по несколькo недель. Надо просто пообщаться с природой, синевы небесной набраться. Но если уже приступаю, то, как правило, это уход от всего. На месяц, два. До окончания работы, до первых технологических перерывов, таких как просушка, покрытие олифой или лаком, но только не во время письма. Кажется, что-то может при этом прерваться. Иногда обнаруживаю, что устала. Лучше б я пела! В хоре, что ли... Петь куда как полезнее для бренного тела. А тут как-то все беспрерывно, один процесс, другой. То реальгарчику поднатереть, а реальгар, по сути, - чистый мышьяк. И незаменимую киноварь, если любишь себя, растирай, друг-коллега, всегда в маске... в основе киновари ртутные соединения. Есть, конечно, и совсем безобидные краски. Это охры, глины. Я не знаю, долог был век иконописцев или нет.
- Иконописи присущи технологии именно темперного письма, но она была прервана на долгое время, ее особенности и приемы забыты. Считается, что практическая, ремесленная сторона ничуть не менее значима в иконописании, чем, допустим, вопросы богословского обоснования или цветовой метафоры .
- В последние несколько лет все же можно найти кое-какие книги по технологиям. Факультетом церковных художеств ПСТГУ выпущена серия дисков «Азбука иконописца», много хорошего можно найти и в Интернете. Боюсь впасть в маловысокохудожественность, если буду переводить в словесный ряд состояние того отчаяния, когда я писала свои первые иконы темперой. Просто-напросто, сколько драгоценных пигментов разводились не так, растирались не с тем. Сиди и догадывайся, что вино для эмульсии нужно брать без единого процента сахара и все равно не всякое. Вот сколько можно догадываться? Долго, и все равно при этом не догадаешься. Это азбука, которая должна быть преподнесена. Или сколько дней нужно яичному белку выстаиваться, чтобы можно было растереть на нем полимент для золочения. А если это не белок, а заячий клей, то на чем растворить? В книжках, скорее всего, этих деталей и сейчас не найдешь. А их сотни. А сколько капель водки накапать, чтобы золото хорошо легло, без "морозников", чем левкас лучше зашлифовать? Пожалеем бумагу? А перед этим еще объехать Минск, Москву, Варшаву, чтобы все эти материалы реально у тебя были. Здесь, в художественных салонах, в лучшем случае итальянские фресковые пигменты можно найти и не более. Как вспомню, так хочется пойти в лес и потеряться.
- И не потерялись ....
- Отчаяние было - до нищеты, в полном духовном смысле слова. Как-то раз, благодаря милости настоятеля одного из православных храмов Литвы, сподобилось потрудиться 22 дня с группой иконописцев из России, которая завершала роспись. Пара рук в трудах последних дней была не лишней, и я, нищая и вопрошающая, сподобилась написать «гармошку». Так называется традиционный орнамент, развернутый над полотнами по всему периметру храма. Четырнадцать иконописцев, среди которых «личники» - две художницы из Палеха. Каждый из художников - универсал и уникум. Сорадуюсь творчеству, это так непривычно.
Где я найду ответы на свои вопросы? Что делать, если я вижу на новой, хорошего письма иконе убийственный, безупречный и беспрекословный КРУЖОК, но не нимб! В конце концов приходит понимание, что советы, без желания воспринять «другое», могут оказаться не просто контрпродуктивными, но и разрушающими. И вот, упаковав палитрочку, ступки, малахиты и гематиты, отправляюсь искать свою иконную и иконическую Русь. С чемоданчиком на колесах я еду в монастыри, где пишут иконы.
А несколько лет назад самые первые попытки вырваться из ограниченного и замкнутого культурного пространства запомнились преодолением непонимания. В одном из дальних монастырей я несколько дней ждала возможности встретиться с руководительницей небольшой иконной мастерской, досадуя немножко, что столь не просто общаться, что визовое время истекает. Можно недоумевать, но оценивать поступки монашествующих мы, люди из мира, не имеем ни малейшего права. Монастырская жизнь всюду разная, как знать, какими путями пришел человек к монашескому житию. Что преодолел, от чего отказался, чем живет сейчас. А мы появляемся из благополучной жизни, с «евроулыбкой». Позднее, по рассказам иконописцев, я убедилась, что сложное отношение к приезжим все-таки не редкость. В устоявшемся молитвенном мире принимать суету по-человечески трудно. И еще пришло понимание, что крест монашеский, он - тяжеленный. С другой стороны, создать мрачную картинку было бы тоже делом совершенно неправильным. С той первой встречи прошло уже несколько лет, и все больше убеждаюсь, сколько открытых и светлых людей трудится в монастырях и храмах. Как-то, возвращаясь с батюшкой Георгием из Дивеева, остановились в Нижнем Новгороде решить кое-какие насущные вопросы. Я отправилась в иконописную храма Александра Невского, что на Стрелке. И удивительные люди встретились, близко восприняли мою проблему. Да и я, наверное, удивила. Как же с десяток лет одна-одинешенька работала? Самой себе учитель и судия... Часа через полтора в учебном классе уже левкасила доску. Отец Александр благословил с улыбкой. И осталась на три недели. Такие встречи ложатся светлой печатью на сердце.
Также в памяти остался заснеженный Палех, где художники создают нерукотворную красоту. Село - сказка в морозных узорах, от которых совсем отвыкла за 25 лет, прожитых в нашей бело-черной графической Литве. Кажется, до сих пор мне улыбаются неповторимые палехские Богородицы, похожие и непохожие на источники. Даже Владимирская, такая она в Палехе необычная, родная и близкая, нет византийской волоокости в ней, тайны.
Однако рискую впасть в леденцово-пряничность. Монастырская жизнь состоит из трудов и молитвы. Трудов, зачастую очень и очень тяжелых, ни часа праздности. Да еще не редкость такое правило: дадут работу не по призванию или склонности, а как раз наоборот - гордыню смирять. Порой потрясали свидетельства женщин, прошедших школу монастырского послушания. На вопрос: «А как же, если вдруг возроптал человек, когда ничем помочь себе не мог, а вдруг в смертный час разуверился?» - нет ответа, только боль в глазах. Конечно, не рядом и сплошь беда и печали. Все-таки от совершенства или несовершенства самого человека зависит, насколько тяжел или радостен будет его путь в монашеском служении. Ответственность, неленость души, не будут непризнанными, именно здесь человек может открыть для себя, что само бытие есть великое и неповторимое чудо.
Одна из последних памятных встреч состоялась совсем недавно, пути привели в один из подмосковных монастырей, всего-то 65 километров от столицы. И очутилась здесь в доброжелательной творческой атмосфере. При монастыре большая иконописная мастерская, где меня встретила инокиня Евпраксия.
Я не встречала таких людей доселе. Потому, может быть, что оказались почти ровесницами или образование схожее (мать Евпраксия в свое время oкончила художественно-графический факультет пединститута), очень быстро возникло взаимопонимание. Такая потрясающая забота со стороны матери Евпраксии была во всем. Спешила все подсказать, все объяснить. Я увидела человека глубоко духовного и была поражена. Также и со стороны матушки настоятельницы чувствовалась сердечность и забота. Мне, незнакомому человеку, паломнице, оказывали милость необыкновенные люди. Когда в списке послушаний выпала очередь быть поваром, мать Евпраксия решила встать утром в одно время со мной, чтобы помочь. А это довольно-таки рано, в 5 часов утра. Так и не удалось ее отговорить. В поварскую жизнь втянуться не успела, трудились мы, конечно, в иконописной. Работали в глубокой концентрации, в молчании, но иногда стихийно начинали обсуждать ту или иную проблему общения между людьми. «Все просто, - отвечала мать Евпраксия, - критерий добра прост: если стал ты лучше сам, помоги стать лучше в своих мыслях другому...»
Впросак в монастыре кому угодно попасть несложно. Я также сумела, что называется, оказаться в интересной ситуации. Прорисовывали с матерью Евпраксией «Державную». По ходу работы над новой иконой всегда нетрудно увлечься, а образ Богородицы неповторим. В Ней много мужественного, строгого, отрешенного. И в этой отрешенности нужно найти меру. Будучи земной женщиной, святая Мария наверняка знала слабости материнского сердца. Но могла ли она опуститься до этих слабостей? Все это должно воплотиться в реальной, творимой иконе. И мысли где-то с Ней, далеко.
Вдруг в дверь звоночек: «Ольга, ваше послушание в храме!» Я должна была дежурить в храме и уже пятнадцать минут как читать псалтырь! Монастырь - место непрерывной молитвы, а я сподобилась о послушании забыть. Всего-то часок скорее интеллектуального труда, но вот же незадача, забыла! Несусь в храм, что должна сделать сначала? И со всей искренностью взываю: «Господи! Дай мозги!!!» Не мог не услышать.
А с мозгами, наверное, точно проблемы. Вдали от иконописных центров, от духовной традиции, я пытаюсь делать то же, что делают мастера в России. На золотых россыпях культуры, музейных образцах, в творческих коллективах. В зоне устремлений - почти недоступное. Но то, что ВНЕ этой возводящей траектории, становится малоинтересным и безразличным. Кажется, сейчас уже икона не хочет отпускать меня.
Я распрощалась с монастырем, с надеждой, что приеду снова.
- Интернациональная культура - явление современного мира, но утрата этнического самоощущения вряд ли положительное явление ?
- На уровне посольств, национальных обществ проходят встречи с национальным искусством, существуют центры национальных культур, зачастую действующие, не изнасилованные чиновничьим формализмом и некомпетентностью. Помимо того, с флагами «русских защитников» то там, то тут периодически появляются новые объединения, со своеобразными бракосочетательными и бракоразводными процессами.
Вспомнился эпизод, когда мы с моей коллегой по общественной работе, в основе которой взаимодействие, пробуем решить конкретный организационный вопрос по выставке русских художников. Решились позвонить к ближайшим «самым русским» защитникам.
В трубке:
- Ну?
- Что «ну?»
- Че хочешь?
Маленький город, маленькая страна, так или иначе ранее пересекались в общении, да не Европа, что ли, на "вы" чиниться?! Прорываемся дальше:
- Хотели бы предложить сотрудничество в области сохранения этнокультуры, поиск возможных вариантов взаимоутверждения и поддержки...
В трубке тягостное минутное молчание и угрюмый ответ:
- Ладно, если вы больше НИ ЗА КОГО, то может, че-нибудь подкину...
Тут только доходит разница уровней общения, взглядов. Разговор усилием воли пытаемся забыть. За четыре года удается сделать кое-что. Проведены региональные и международные выставки, визиты деятелей искусства и т.д. Все это движется большей частью праведными трудами Галины Удовенко - человека из редкой серии. О таких Чехов писал: «Они нужны, как солнце, возбуждают, утешают, облагораживают общество. Их личности - это живые документы того, что кроме людей... развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно осознанной цели». И вот через четыре года раздается телефонный звонок. Сейчас уже от никогда не живших в России и не знающих ее «самых русских»:
- Будете тянуть на себя русское одеяло - по ушам настучу! С сегодняшнего дня культурой буду заниматься я!
Наверняка проще не высказывать гражданской позиции. Избегать моральных вопросов. Забыть базовые общечеловеческие ценности, отлучить детей от языка родной страны. Только сможешь ли именоваться в таком случае художником? Душа ведь не может быть незаселенной.
- В данной ситуации беспокоит моральный аспект, что подобная "защитническая" возня обедняет и порочит русское самосознание. Возможно, церковному художнику нет необходимости выходить за пределы иконического мира ?
- Возможно, просто вижу необходимость помогать чистым в устремлениях людям.
- Над чем вы сейчас работаете ?
- Для одного из наших храмов заказан образ Дивеевской Богородицы Умиление. Большого размера. Тот, перед которым молился и скончался Серафим Саровский. Наверняка его многие знают по многочисленным репродукциям. Когда я начинала собирать для своей работы иконографические изводы, в архиве появилось несколько репродукций и этой иконы. Я мало рассматривала ее, скорее, просто закрывала страницу, поскольку изображение казалось более свойственным католической традиции, а не православию. В трудах Павла Флоренского и князя Евгения Трубецкого отчетливо говорится о категорической недопустимости масляной живописи в церковном искусстве. В Дивееве как минимум четыре почитаемых образа Богородицы Умиление. Все они написаны маслом, в хорошем академическом стиле. Есть еще образ в храме Ильи Обыденного в Москве, также написанный маслом. С техникой масляной живописи я познакомилась намного раньше, чем с темперной. В данном случае разумно было бы написать хорошую копию с одной из этих богородичных икон. Вложить все умение и знание техники пресловутой масляной живописи и молитву. Такая работа была бы все-таки духовно значимее и правдивее. Но все эти иконы в храмах, к ним беспрерывное паломничество, идут церковные службы, как копировать в храме? Вероятно, невозможность выполнения такой задачи должна принести свои результаты. После сомнений и поисков, поездок к этим иконам, мы остановились все же на одном из самых известных вариантов. Только написана она будет темперой. В книге Юлиании Соколовой есть интерпретация образа Умиление, выполненного темперой, есть работы современного письма в Интернете. Я не буду давать им оценок. Возможно, создаваемый сейчас образ приобретет новые качества, углубленность, пройдет легкую стилизацию, непременно нужно изменить руки. Но в целом, на сегодняшний день, икона должна оставаться узнаваемой. Возможно, со временем будут и другие варианты.
- Вы упомянули Интернет. Не противоречит ли принципам церковного искусства работа с Интернетом ?
- Как раз наоборот, можно найти немало полезных сведений, размещенных на христианских ресурсах. Можно просто общаться с художниками-иконописцами, советоваться и даже находить моральную поддержку. В один из периодов, когда особенно сложно было преодолеть чувство информационной и культурной замкнутости, пришла мысль создать уголок в Интернете, куда могли бы заглядывать друзья. Сайт создать несложно. Правда, поначалу я недоумевала, каким образом из шрифтовых комбинаций, разного рода скобок на мониторе появляется вразумительная информация, заставки? Взирала с наивностью папуаса, как дети лихачат в Интернете, а потом попросила сына показать мне всю эту кухню. Со сведущим в веб-дизайне товарищем они быстро сделали небольшую программную разработку. Редакторскую работу осуществляет небольшой коллектив близких по духу людей. Также я сама могу сайт в любой момент редактировать. Сайт включен во многие онлайн-каталоги, направленные на 8 миллионов русскоязычных жителей Европы, основные православные серверы России. Какого-то особенного значения сайту я не придаю, стараюсь отвечать на все письма, рада конструктивным замечаниям. Мэр нашего города недавно, побывав на сайте, озадачился идеей перевода его на литовский язык. Когда и на сколько языков будет переведен сайт, пока не знаю, все это не самое главное. Если удастся что-то осуществить, хорошо, нет - значит, больше останется времени для настоящей работы.
Светлана ИВАНОВА
Газета «Культура» №31 (7644) 14 - 20 августа 2008 г.
