Узницы великой войны вспоминают детство
В преддверии Международного дня :::освобождения малолетних узников фашистских концлагерей корреспонденту «БалтИнфо» удалось побеседовать с пережившими оккупацию и лагеря. Одна из них рассказала о своем страшном детстве.__
Когда объявили войну
__
Вера Петровна Иванова родилась в 1931 году в большой деревенской семье, где было семь детей. Но, по ее собственным словам, милое детство длилось очень недолго. «Мне было 9 лет, когда началась страшная Великая Отечественная война. Мы жили в деревне Гридино Новгородской области. Старая Руса, Великий Новгород — немцы сразу пришли в эти города, еще летом. Сначала отряд разведчиков, потом отряд карателей — все высокие, страшные. А потом начались бои и этот фронт двигался все три года (до 43-го) — туда-сюда, туда-сюда. Все было разгромлено, разграблено», — рассказала Вера Иванова.
Вера Петровна вспоминает, что немцы сначала полдня палили по лесу и по деревне, сожгли все. А потом, чтобы никого не осталось в живых, подошли к каждому окопу и бросили туда гранату. «Одной женщине гранатой разорвало весь живот. Она долго жила — до ночи. У нее осталось семь детей. Дядю моего немцы в тот же день раскачали за руки и за ноги и бросили в горящий дом», — с болью вспоминает Вера Петровна.
«В начале войны мне однажды понадобилось идти к папе, он работал километрах в полутора, в районе. Иду, низко летят самолеты, страшно воют. Уже почти вошла в поселок, а самолеты развернулись и начали бомбить. Я расплакалась, упала в канаву. Дома думали, что я погибла. Потом знакомый отца узнал меня и кое-как дотащил до дома. Осталась жива», — рассказала Иванова.
По ее словам, в первый день, когда объявили войну, стали сразу же мобилизовывать мужчин: двух дядек (папиных братьев) сразу же забрали. Дети очень переживали, потому что все плакали вокруг.
«Было очень страшно, голодно. У вас дома много запасов спичек, мыла, соли? Так вот, где-то через неделю вот этого всего не было, а у мамы детей столько, и маленький есть хочет, плачет. Она утром выйдет на улицу и ищет, смотрит, не пошел ли где дымок, чтобы спросить хоть угольков и погреть детям воды. Соли не было несколько лет. Есть такие соленые камни (лизуны), которые коровам кидали, чтобы те молока больше давали. Мы ходили по полям, собирали эти камни и лизали. Мыла не было — мама стирала и мыла нас, заваривая золу (это щелок называлось), но все равно мы не избежали чесотки», — рассказала о тяготах военного времени Вера Иванова.
У партизанов в лесу была база, куда садился самолет, который доставлял с фронтов почту. Верина сестра брала эти письма и тайно пересылала во все деревни. Между домом и базой партизан находился немецкий штаб. Чтобы пройти через него, нужно было иметь разрешение — пропуск. «Одна бабушка прошла по пропуску, но на обратном пути в мешке у нее нашли письма, и мою сестру тогда арестовали, допрашивали, били. Понятно было, что письма брали у партизан. Потом сестру с другими девочками отправили грузить ящики со снарядами недалеко от железнодорожной станции. А партизаны, видимо, узнали, что они арестованы и вызволили их.
Когда сестра вернулась, староста наш немцам доложил, что пришла девушка , у нее нет «аусвайсов» (документов, паспорта). Немцы забрали ее и брата Федора (ему 15 лет было в начале войны) чинить дороги, хоронить убитых немцев, пилить дрова. Брат сумел угнать телегу с документами к партизанам в лес. Партизаны поначалу посадили его в баню и хотели убить, потому что он был в немецкой форме. Потом поняли, что он наш и привез такое «богатство». Впоследствии брат добровольно ушел в армию и погиб, но числится без вести пропавшим. Мы выяснили, что он был ранен, лежал в госпитале, потом сформировали отряд выздоровевших, а дальше след теряется. До сих пор не можем найти, где он погиб, нет могилы».
«Помню, я ходила с мамой к партизанам... В большущем котле был суп, мы с мамой ели этот партизанский очень вкусный суп, были голодные. И помню сверху плавал, как пробочки, жир».
Иванова рассказала, как однажды к ним пришли два парня в русской одежде и спрашивают: «Не знаете ли вы, где тут поближе партизан найти, хотим к ним пойти». Мама рассказала, как идти. Она предварительно отдала им все съестное, так как те были голодные. Вот они и говорят: «Мамочка, у вас столько детей. Что же вы сделали? Мы вас должны расстрелять сию минуту на месте! Запомните, могут прийти немецкие шпионы и будут также разговаривать с вами, а вы выдадите своих, их всех убьют».
Самое жуткое, по словам Веры Петровны, в войне — это голод. «Весной мы траву ели, клевер, лебеду. А зимой что? Мама ходила в лес, собирала мох, а затем сушила, перебирала и пекла нам лепешки. Они были совершенно ужасные, противные, но есть надо было что-то».
__
Литовско-латвийское рабство
__
По словам Ивановой, трое из ее семьи ушли воевать, а в 1943 году, когда начались победы наших войск — прорыв блокады Ленинграда, блестящая победа под Сталинградом, победа в 1943-м году под Курском — немцы начали сеять смерть. «Ошалели немцы, и начали убивать людей, вывозить. Вывозили все, что только можно было вывезти, включая людей. Летом 43-го года нас выгнали всех и запихнули в вагоны. Тогда их называли «телячьи», хозяйственные вагоны. Везли на запад. Где-то в районе Псковской области вдруг раздался страшный удар, мы все посыпались, упали», — рассказала она. Позже выяснилось, что под поезд было заложено 10 мин, но взорвалась только одна. В очередной раз семье повезло, все остались живы.
Поезд пришел в Литву, под город Каунас, там был концлагерь.
«Выгрузили нас ночью, прямо на землю. Было нас пятеро: старшей Маше — 16 лет, а маленькому — 4 года. Сидели на земле, а литовские господа, богатые помещики приезжали выбирать себе людей в работники. Нас выбрала очень богатая помещица Вайтекунайте. Маленький все плакал, есть хотел. Ввели нас в какое-то помещение с земляным полом, постелили соломы, положили спать, чем-то покормили. Позднее маме дали комнату в большом доме, где жили работники барыни, и нас тоже туда заселили жить. Барыня ненавидела Россию, Советский Союз и ненавидела нас, потому как ее муж воевал в Первую мировую и попал в плен в России, потом где-то погиб. Издевалась, смеялась, называла нас, детей, рахитиками».
Ежедневно дети ухаживали за скотом, занимались тяжелыми полевыми работами. Вера Иванова рассказала, что литовская барыня заставила ее, 11-летнюю девочку, пасти овец: «В стаде было 72 овцы. Она приказала мне, чтоб я детей маленьких брала с собой: брата и сестру — 4 и 6 лет. Я им из веточек строила всякие дворцы, отвлекала. А сама ходила, плакала, боялась, что волки прибегут, или овцы убегут».
Другая бывшая узница концлагеря Анна Федоровна Николаева к этой картине добавила яркий штрих. В концентрационном лагере Саласпилс в Латвии она выжила абсолютно случайно. Ей было всего два года. «Я маленькая была, это я все знаю со слов матери, братьев и сестры. Нас отправили в Латвию, попали мы в концлагерь Саласпилс. Была бомбежка, и меня, видимо, осколком ранили в голову. Головушка болела, никаких лекарств не было, естественно. Плакала день и ночь. Таких маленьких, как я, в нашем лагере не было. И вот когда взрослых немцы погнали работать, меня ребятишки занесли далеко от лагеря и кинули в траншею, где складировали покойников. То ли всем надоела, то ли думали, что умерла. Немецкая овчарка меня за одежу приволокла обратно на зону — не сожрала, не укусила», — рассказала Анна Федоровна.
__
Домой, в сталинские времена
__
В 1945 году, еще до полной победы, семья Ивановых вернулась домой. Приехали они в Старую Руссу, а там ни кола, ни двора — все разрушено. «Мы приехали, крыши в сгоревшем доме не было. Мы засыпали, а мама грела кирпич и прикладывала к ногам, чтобы мы не замерзли. Опять голод, холод. Однако в сентябре в бывшей столовой открыли школу. Она тоже разгромленная была, но там хоть не текло на головы. И так мы пошли в школу: два малыша в первый класс, а я в третий, — рассказала Вера Петровна. — Было очень трудно учиться: об учебниках, тетрадях, ручках, чернилах говорить не приходилось. Мы варили сажу и писали этой смесью вместо чернил. Когда зелень появилась, выжимали сок зелененький и также использовали. Писали на найденных книжках, газетках».
Никакой новой одежды тоже не было. Вера Иванова рассказала, как она, тощенькая, ходила в школу в солдатских кирзовых сапогах и носила большой немецкий френч: «Я приходила в школу, сапоги были полны снега, так как тоже были большие. Но все равно мы учились».
«Мы сеяли колхозные поля, дети бегали по полю, и тут кто-то прошел со стороны шоссе и прокричал «Победа!» Это было 9 мая, и матери не поверили. Оказалось, что правда! Все очень плакали, ведь у многих были похоронки — даже закончили раньше работу, чтобы поплакать дома», — рассказала Вера Петровна.
Потом понемногу районный центр начал восстанавливаться, а Вера работала, да и все работали тогда. Взрослые делали кирпичи, а она месила ногами бетон. «За эту работу давали карточки, а за них — полный таз меленькой рыбки — снетков».
И началось другое время. «После войны было неплохо, но продолжались сталинские порядки. Поступаешь в институт, анкету заполняешь... Мы боялись написать, что дедушка был раскулачен. Хотя в моей семье слуг не было, все сами работали, у деда просто была своя мельница. А еще была графа «Был в оккупации или нет». Я вот не помню, как же меня приняли тогда...»
__
Инга Слажинскайте
БалтИнфо
