Муслим Магомаев - суперзвезда
Публикуем интервью 2002 года, которое М. Магомаев дал газете «Известия». Беседовал журналист Валерий Кичин.:::Муслим Магомаев. Человек-легенда. Россия и Азербайджан до сих пор не могут поделить его между собой. Это невозможно. Муслим не делится. Он наше общее достояние. Он азербайджанец с русской судьбой. Он русский с азербайджанской судьбой. Возможно, кому-то по душе будет другое определение: наш он, советский. Ничего плохого и в этом нет. Муслим Магомаев - символ, живой символ единения двух наших народов. Президент Азербайджана Гейдар Алиев не случайно дал распоряжение достойно отметить 60-летний юбилей певца с божественным голосом и просто хорошего человека. Он знал успех, какой сейчас не снится суперзвездам. Восторженные толпы несли на руках его автомашину. Ему прочили славу Шаляпина и Синатры. Он стажировался в миланской «Ла Скала» и пел в парижской «Олимпии». Муслим Магомаев, внук знаменитого азербайджанского композитора и самая громкая легенда русской эстрады второй половины века, 17 августа отметит свое 60-летие. Наши «Пять вечеров» - в доме на Николиной Горе, где спасается от жары звездная пара - Муслим Магомаев и Тамара Синявская.
Вечер первый. Между музами…
- А где Тамара Ильинична? Я и цветочки привез...
- Это мой юбилей или ее?
- Тогда вот вам первый вопрос: вас ждала блестящая карьера оперного певца, но вы от нее отказались. Не раскаиваетесь?
- Если была бы вторая жизнь, то единственное, что я бы изменил, - не стал бы курить.
- Вы прямо из бакинского клуба моряков попали на молодежный фестиваль в Хельсинки, где ждал вас первый большой триумф...
- А маленькие у меня уже были в городе Баку. Меня там знали, я пел в правительственных концертах. Учился по классу фортепиано, но в 14 лет у меня появился бас-баритон и разрушил все планы.
- А как пианист вы подавали надежды?
- Подавал. У меня растяжка до - фа через октаву! Импровизировал хорошо.
- После арии Фигаро во Дворце съездов вы проснулись знаменитым. А вот из воспоминаний вашего аккомпаниатора Чингиза Садыхова я узнал, что пришлось вместо до-мажор петь на тон ниже - в си-бемоль-мажор.
- Интернета начитались?
- А как же!
- Ну, там можно прочитать и байку о том, как добрейший Махмуд Эсамбаев мне пощечину влепил. А что касается Фигаро... у меня ведь тогда был низкий голос, трудно было залезать на высокие ноты. Кому-то Бог дает хорошие верхушки, кому-то насыщенный средний регистр.
- Но из оперы вы ушли.
- Уходил дважды. В первый раз ушел - но стали говорить, что, мол, Магомаеву трудно, он уже не может петь в опере. Я разозлился и после десятилетней паузы спел. Доказал самому себе, что могу. И ушел навсегда.
- Без сожаления?
- Классика требует самодисциплины, каждодневных занятий. А я не люблю тренаж и люблю свободу.
- Поэтому и от Большого отказались?
- Я не хотел петь «в очередь». К тому же там пришлось бы петь и советский репертуар, а я его терпеть не могу. Рос на Пуччини, Россини, Верди и не хотел петь Прокофьева или Щедрина - просто не понимаю, как Тамара все это сумела полюбить.
- Сходите на «Лулу» Берга в «Геликон»! Это актерский подвиг.
- Не хочу. Хотя уверен, что это любопытно. Я не понимаю, почему сейчас Большой театр похож на подопытную студию: ставят оперу, которую сам композитор не любил, но не идет «Риголетто», не поют Доницетти, Беллини! В «Ла Скала» тоже экспериментируют - но классика там не сходит со сцены!
- Послушайте, вы в «Ла Скала» провели два сезона, бегали на спектакли - неужели не захотелось быть среди небожителей?
- А чем больше бегал, тем больше понимал: не мое. Ну не дал мне Бог крепких верхушек, терпения и усидчивости. В детстве я рисовал, теперь снова решил взяться за кисть, и что? Что я великого нарисовал? Написал несколько портретов и вдруг - не хочу! Начал портрет Тамары, остались несколько мазков. И как отрезало: не могу взять в руки кисть. А в опере нельзя же за день до спектакля сказать: не хочу!
- Вы нашли на эстраде свободу?
- В общем да. Поешь не под «фанеру», стараешься, чтобы сегодня песня прозвучала не так, как вчера, - большое удовольствие! Не говорю, что фонограмма - это плохо. Я понимаю: новые требования, саунд должен быть приличный и все такое. Когда на сцене человек-фейерверк, бьют фонтаны и выходят слоны, мне уже без разницы - поют там под фонограмму или живым звуком.
- Но вы-то собирали полные залы без слонов!
- Так и мизансцена была другая: я перед роялем или перед оркестром. И больше ничего. И изволь два часа петь так, чтобы не захрипеть, и голос не сел, и зритель не ушел.
- Не развратили слоны нашу эстраду? Природа вашего успеха совсем другая, чем в гала-шоу Киркорова или Леонтьева.
- А молодежь изменилась: она уже не хочет одиноко стоящего человека, а хочет зрелища, попрыгунчиков, балетных девочек и чтобы все было красочно. И мне нравятся шоу Киркорова и Леонтьева. На других шоу я был, но не хочу о них говорить - они не по мне.
- Таких больше?
- Поэтому я редко хожу. Киркоров приглашал три раза, а я все ссылался на собачку: не с кем оставить. Боялся идти, потому что если уж пришел на концерт - надо досидеть до конца и высказать свое мнение, а врать я не могу. На третий раз пошел и получил огромное удовольствие. О чем честно сказал Филиппу.
- В книжке вашей есть фото: вы в облике Гитлера. Что это было?
- А это мы в Ленинграде сидели и обмывали премьеру в Малеготе - Эдита Пьеха, Броневицкий и я. И хохмили: я сообразил себе челку с усиками, Эдита стала поверженной Францией, Броневицкий - Наполеоном, и мы сделали фотку на память.
- Открыли в себе драматическое дарование?
- Я снимался в фильме «Низами», но не считаю это актерской работой - играл там самого себя. Потому что никто уже не знает, каким был Низами на самом деле. А играть себя неинтересно.
- Но ведь вы могли бы повторить карьеру любимого вами и мною Марио Ланца - играть в кино певца.
- Мне предлагали сценарии, но какие-то дурацкие.
- У Ланца сценарии тоже дурацкие - а как хорошо смотрятся!
- «Великий Карузо» - настоящее музыкальное кино. А у нас почему-то всё хотели глупую комедию. Так что я отделался, кроме «Низами», еще только двумя фильмами – «Поет Муслим Магомаев» и «До новой встречи, Муслим!». И оба про меня.
Вечер второй. Время и бремя…
- Вы вошли в обойму артистов, которые всегда были на сцене КДС, украшали официальные торжества и пели о счастливой стране.
- Ну-ну, что, например? Давайте считать по пальцам. И о какой счастливой стране идет речь?
- «Мой адрес - Советский Союз»...
- Я это в концертах не пел, а только записал для фильма. Была еще «Торжественная песня», которая потом звучала как заставка к первому телеканалу. Я сказал Рождественскому: Роберт, надоели плаксивые песни, хочется о счастливой любви. Он ответил: это должна быть песня о любви к стране. И дал текст: там ни слова о партии, только: «...если ты со мною, страна!». Далее: «Хотят ли русские войны?», «Бухенвальдский набат», «Вечер на рейде», «Малая Земля», которую я до сих пор считаю прекрасной песней. И ее необязательно ассоциировать с Брежневым. Малая Земля - героическая земля. Я был там, видел этот вагон, изрешеченный как сито, знаю о подвиге моряков, об этом написана песня - при чем тут официоз? Но из-за таких песен я и прослыл гражданским певцом.
- А вас это огорчает?
- Я и не отрицаю, что многие из этих песен мне очень нравятся. Вот к своему юбилею подготовил комплект из 14 CD. Там есть диск с антивоенными песнями - в память об отце.
- Здесь что, полное собрание записей?
- Избранное. Классика: оперные арии, романсы, неаполитанские песни - удалось найти самую первую запись 63-го года! А здесь мюзикл: на весь диск записей не хватило, и я добавил песни из наших фильмов. А заканчивается диск знаете чем? Когда-то Пырьев задумал фильм о Дунаевском и попросил записать «Широка страна моя родная». Я записал так, как чувствовал. Но Пырьева это не устроило: он хотел, чтоб было раздумчиво, как воспоминание. В такой трактовке я эту песню не представлял, и мы распрощались. Запись, думал, давно размагнитили - и вдруг она нашлась.
- Этот музыкальный мир весь затонул, как Атлантида. Не жалко?
- Конечно, жалко: масса прекрасной музыки исчезла. Особенно жаль таких песен, как «Широка страна моя родная», которую почему-то ассоциируют с тоталитарным режимом. А это просто песня о стране, где мы живем. Хотя со словами: «старикам везде у нас почет» ветераны уже не согласятся.
- А музыка может отвечать за политические конъюнктуры?
- Нет, это точно! С музыкой странные вещи творятся - иногда диву даешься. Несколько лет назад мы с Тамарой хотели спеть на Рождество Silent Night, интернациональную песню о рождении Христа, - нам отказали: мол, это католическая песня.
- Может, заодно откажемся от Баха и Гайдна?
- И эта возникшая рознь... по идее, я теперь «лицо кавказской национальности». Я не смог выйти в концерте памяти Бабаджаняна. Обязательно бы вышел - но ведь «народ меня не поймет». В Израиле запрещен Вагнер, потому что его любил Гитлер. Джильи пел для Муссолини, Шаляпин опускался на колени перед царем - разве от этого они перестали быть великими? Запретов на музыку быть не может. Не хочешь - не слушай. Как с романом Сорокина, о котором столько шума: не хочешь - не читай. Есть анекдот: «Примите меры, у меня из окна видна женская баня!» - «Да где же? Ничего не видно!» - «А вы залезьте на шкаф!». Довели до того, что мне захотелось Сорокина прочитать! Надо знать, отчего все так кричат. И какая там может быть порнография, если этого добра достаточно по телевизору.
Вечер третий. Телец златой…
- Почему вы исчезли с телеэкранов?
- А то вы не знаете!
- У меня много версий.
- Чтобы меня крутили по телевизору, спонсор должен телевидению платить. А я не ищу спонсоров и не привык платить за выступление - всегда нам платили.
- Что же произошло с нашим шоу-бизом? В Англии или Франции платят звезде, у нас платит звезда - не дико?
- Если надо раскрутить клип, платит. Поэтому и работают, как сумасшедшие: надо платить и за постановку шоу, и за его показ по ящику, для себя денег остается в общем немного.
- Выходит, что если у меня нет ни голоса, ни рожи, ни таланта, но есть пухлый кошелек, то я могу сиять на экране - так, что ли?
- Конечно. Однажды мне Володя Атлантов привез пластинку, где на обложке женщина с безумными глазами и в перьях. Она поет «Арию с колокольчиками» Делиба, и это катастрофа, я обхохотался. Думал, пародия, прочитал текст на обложке - нет, всерьез. Просто богатая женщина мечтала спеть для публики. Арендовала Карнеги-холл, туда пришли зрители, она им спела под гогот зала и выпустила диски. А ведь Карнеги-холл - самая престижная классическая площадка мира, и первый джазмен, которого туда допустили, был Бенни Гудмен. А сейчас любая сцена продается: хоть выпивай там с друзьями, но плати!
- В Париже я видел афиши: «Гранд-опера» сдавала себя под свадьбы! А в Большом гарцуют манекенщицы.
- Так мы же в этих делах идем с миром точно в ногу и даже обгоняем.
- Но там ухитряются блюсти какой-то культурный уровень.
- Потому что запреты есть. По общим телеканалам не будут показывать секс. Не позволят оскорблять президента. Там много чего запрещено. Америка в этом смысле даже более бюрократична, чем был СССР.
- Это плохо или хорошо?
- Полной свободы нет нигде. Показывай хоть порно - но на кабельном, платном. И в прессе - пишите любое мнение, но не материтесь.
- Почитайте, почитайте Сорокина...
- Я сам запретов вот так хлебнул: это пой, этого не пой; на ТВ Лапин лично проверял тексты, и если ему казалось, что песня плохо отразится на нравах, он ее снимал. Евтушенко что-то где-то сказал неугодное - запретили «Не спеши». Но вседозволенность - хуже.
- А что, были у нас при Советах свои преимущества? В книге «Любовь моя – мелодия» вы тепло отзываетесь о Фурцевой...
- А она любила артистов. Ткачиха в молодости, она обнаружила к культуре природное чутье. Могла, конечно, и на ковер вызвать - но в основном по указке ЦК. Это была «железная леди» и многим помогала. Была свойской: на гастроли Большого послала вагон водки, чтобы они могли там встретить Новый год... Я не люблю о прежних властях говорить плохо: они нормальные люди были. И Брежнев нормален - другое дело, что было «так положено». Я с ним встречался только однажды, в Баку, - в честь его приезда пел «Малую Землю», и они с Черненко плакали навзрыд. Он очень любил песню итальянских партизан «Белла, чао», где я просил зал притопывать и прихлопывать. И как только я объявил эту песню, Брежнев повернулся к Гейдару Алиевичу и показал ему: мол, сейчас будем работать. Похлопали, потопали, и больше мы не встречались. А с Галей Брежневой были в дружеских отношениях - хорошая, добрая была женщина. Так что если я ставлю на чаши весов то время и сегодняшнее, мне трудно сказать, что перевесит. Коммунисты оч-чень сильно нас любили, буквально душили в своих объятиях. И следили за тем, что ты пишешь, лепишь и поешь. Внимания было через край. Сейчас никакого внимания - и я не знаю, лучше ли это.
- А если судить по результату?
- У нас был великолепный Большой театр. Замечательные певцы. Хоть их и не пускали за границу надолго: уедешь - предатель Родины! Но тогда пели Атлантов, Мазурок, Милашкина, Синявская, Образцова, Нестеренко, и они работали здесь, а не там. А сейчас все поют там.
- А вы почему не уехали?
- Я по складу патриот и среди иностранцев бы не мог: у них разговоры только о бизнесе.
- Зато у нас нет пророка в своем отечестве.
- Для меня потрясением стала Мария Гулегина. В «Метрополитен-опера» давали «Сельскую честь» с певицей, о которой я не слышал. Звоню в Москву: тут чудо какое-то, зовут Гулегина - публика чуть зал не разнесла, почему я о ней ничего не знаю? А потому и не знаешь, отвечает мне Москва, что Гулегину в Большой театр не взяли чуть ли не за профнепригодность! Та же участь постигла Наталью Троицкую и еще многих.
Вечер четвертый. Из света в тень перелетая…
- Вы гастролируете?
- Мало - я и в молодости не любил из дома уезжать. В Америку как-то звали в очередной раз, обещали обеспечить чуть ли не сиделку для Чарлика - это наш пудель. А потом «кинули» с гонораром, да еще размазали в «Новом русском слове». Хорошо, что мы не поехали. А по стране - ездим.
- Публика соскучилась.
- Но я же понимаю, что время идет. И не верю, когда говорят: звучишь как тридцать лет назад! Я же сам себя слышу!
- В своих концертах вы сделали поправку на время?
- Стало меньше песен о любви. Но люди, которые ко мне приходят, хотят поностальгировать. И я новыми приемами не балуюсь: Фрэнк Синатра не менял репертуар и пел так до глубокой старости!
- Почему вы так резко поставили точку? Был невероятный успех - и вдруг ушли в тень.
- Предпочитаю точку ставить сам. Но не хочу громко хлопать дверьми. Поэтому сольники потихоньку сворачиваю. Сейчас вот с Тамарой спели в Киеве и Питере - городах, где меня принимали лучше всех. И был переаншлаг. Правда, и цены не стали взвинчивать - чтобы мои поклонники могли прийти.
- Но на эти концерты ходят не только люди вашего поколения!
- Молодые приходят с мамой-папой и слушают с явным удовольствием. Но сами по себе они не придут. Они пойдут слушать Витаса или Шуру.
- Как вы относитесь к Витасу и Шуре?
- Нормально. Как ко всему, что приходит с новым временем. Когда-то мне Утесов говорил: я тебя, Муслим, люблю, но согласись, что лучше, чем «Легко на сердце от песни веселой», не бывает. И я понял, что он считает так: ну Магомаев, ну успех, ну поклонники несут автомашину на руках, а все равно лучше меня никто не поет. И был прав - для своего времени. Точно так же для меня мое время было лучшим. Но оно прошло, и сейчас время Витаса. Даже время Аллы Борисовны, которую я обожаю, для малолеток потихонечку уходит. Хотя Алла Борисовна у нас вечная.
- А что скажете о певце, который подобно вам делит оперу с эстрадой? О Баскове?
- Мы с Басковым прекрасно знакомы, он хороший парень и талантливый человек. Но я ему говорил: если петь в опере всерьез, то рано или поздно придется выбирать. Хочет петь Каварадосси - надо забыть про шоу. Заняться голосом, может, съездить в Италию...
- В Интернете я нашел отзыв парня по имени Walera: «Муслим крутой и остался крутым, а все остальные сявки паровозные». Я не знаю, что такое «сявки паровозные», но вас он оценил. Вашу машину и правда носили на руках?
- Все было. Сейчас кумиры входят в толпу, девочкам руки тянут - я бы так не мог. Руку бы оторвали, одежду разнесли бы в клочки. Машину вводили прямо во Дворец спорта, я садился, и мы вылетали.
Вечер пятый. Чай на троих…
- Ваш аккомпаниатор Чингиз Садыхов утверждает, что прятал от вас ваши же деньги у себя под подушкой - вы такой транжира?
- Как-то на Дальнем Востоке мы заработали 20 тысяч рублей - тогда невиданные деньги.
И я мечтал о машине. Но вернулся в Москву, снял в «Метрополе» роскошный номер, и каждый день у меня завтракали, обедали и ужинали разные люди, человек по двадцать.
- Кто эти счастливцы?
- Великие наши композиторы, поэты-друзья. И так я просадил все деньги. Ребятам помогал: кому машину починить, кому еще на что-то.
- А своя машина ку-ку?
- Своя машина... (Кричит в комнаты.) Тяпа, ты не помнишь, когда у нас первая машина появилась? (Входит Тамара Ильинична Синявская, молодая и прекрасная, в элегантной летней шляпке. Как истая звезда, она до кульминации находилась за кулисами и только однажды появилась в окне, чтобы передать нам кофе.)
Т.С.: (Волшебным голосом оперной дивы.) Ага, без меня не можете! 25 июля 1978 года в Калуге. Мы тогда давали два-три концерта в день и купили «Волгу». А Муслим с техникой на «ты», он сел и поехал.
- Без прав?!
- Конечно, какие права! Он сказал, что в детстве учился ездить по прямой. Сел и сразу въехал в клумбу. Появился милиционер со строгим лицом, но увидел Муслима и попросил автограф. А назавтра в ГАИ выписали удостоверение отличника вождения. Я тоже мечтала сесть за руль, даже пошла на курсы. Но он очень не хотел, чтобы я водила. И когда я сдавала...
М.М.: Расскажи лучше, как ты сдавала - с места тронуться не могла!
Т.С.: Конечно, я нервничала. Но выучила все правила так, как он их не знает наверняка. Я их на пятерку сдала!
М.М.: Это в теории. А практики никакой.
Т.С.: Я теоретик. Водить мне не дают.
М.М.: Не понимаю, почему женщины рвутся за руль!
Т.С.: Вот и Маквала (Касрашвили, певица и подруга. - В.К.) водит!
М.М.: Ну и что! Ездить не можешь - зато тебе Бог дал что-то другое. Вот мне Бог не дал быть математиком.
Т.С.: Тут мы похожи. Но Муслим сразу подружился с компьютером. Я и подходить не хочу - там нужен особый склад ума, а у меня с детства нет сосредоточенности, и я очень быстро отвлекаюсь. Вот и за рулем: я еду, мне кто-то улыбнется, я в ответ тоже, а руль сам по себе.
М.М.: Компьютер я использую только для профессии: пишу музыку на «Ямахе». И еще «Фотошоп».
Т.С.: Я и говорю. Вот вы можете сесть за компьютер и использовать его для профессии?
- Только этим и занимаюсь.
Т.С.: Значит, есть склонность. А он певец - другая профессия.
- Муслим, а «Фотошоп» вам зачем?
- Чтобы фотографироваться самим. Нам наши снимки нравятся больше.
- Дадите напечатать? У меня с собой дискеты.
Т.С.: Вот-вот, дискеты - это слово я уже понимаю. Муслим на компьютере сам подготовил к выпуску эти юбилейные диски.
М.М.: Там были зажеванные пленки, надо было ремастировать. И знание «Фотошопа» мне помогло: я с дизайнером разговаривал на его языке.
- Вы в концертах поете вместе - скажем, оперные дуэты?
Т.С.: Для этого нужно, чтобы он встал из-за рояля. А иначе невозможно: «Я спросить тебя хотела: пойдешь ли ты к заутрене?» - поет Любаша, а он, сидя за роялем, ответит: «Пойду» - представляете?
- Вы счастливы на этой даче?
М.М.: Не могу сказать, что я закоренелый дачник. Мы здесь только третий год. Здесь была грязь, запустение.
- По утрам - бассейн?
- Ох, этот бассейн! Тамара говорила: не надо, Чарлик туда свалится! Но теперь бассейн спасает от жары. И он хорош от остеохондроза. Плаваю - и пока тьфу-тьфу-тьфу.
- Какое место в жизни этого дома занимает Чарлик?
Т.С.: Самое главное. А по возрасту он ровесник путча 91-го.
- Здесь тихо... А шумно здесь бывает?
- Конечно, особенно на днях рождения. И этот зал появился только потому, что столько народу просто не вмещалось в комнаты.
- Вы здесь отдыхаете или работаете тоже?
М.М.: Мы тут сделали полное повторение московской квартиры. Дубль инструментов - такой же «Ямаха». Дубль компьютера. Красные обои. И такой же белый рояль.
- Кто вас тут кормит?
М.М.: Есть молодая женщина Манана, она в отпуске. И мы пока сами. Сейчас в магазинах, слава Богу, есть продукты и даже попадаются котлеты не без мяса.
- Вы уже несколько раз упомянули о Боге - вы люди религиозные?
Т.С.: Религиозные - это значит соблюдать обряды, посты, ходить в церковь. А мы если и верующие, то глубоко внутри. Теперь редко употребляют слово «порядочность» и еще реже – «богобоязненность». Кто сейчас Бога боится, если происходит то, что происходит!
- Но все вдруг стали верующими и православными.
Т.С.: Это для «новых русских»: крест на шее и автомат в руке.
М.М.: Партийцы, которые клялись в верности атеизму, сейчас молятся. Я бы не стал так легко предавать свои идеи, хотя не был в партии и пионером был ровно неделю.
- А что вы сделали с пионерским галстуком через неделю?
М.М.: С меня его сняли. Я был недостоин. Таскал за косы девочек.
Т.С.: Не то страшно, что эти люди в партии были. Но ведь как партийцы они проповедовали атеизм. А сейчас они и слово это забыли - вот что страшно!
М.М.: Каждый в душе верит в какие-то силы. Бог един, а пророки - Будда, Моисей, Христос или Магомет - у каждого человека свои. Бог посылает своих пророков утихомирить людей, а они не внемлют...
- 17 августа ваш праздник - как он пройдет?
- В день рождения междусобойчик. 7 сентября торжества в Баку, а 17-го - в Москве.
- Поток приветствий уже пошел?
- Cамое приятное, что я слышал, сказал Путин. Он приезжал в Баку с официальным визитом и в своем выступлении сказал так: «Не знаю, кому Магомаев ближе - Азербайджану или России».
- А что ближе вам?
- Я писал в книге: Азербайджан - отец, Россия - мать. А я, как Фигаро: и тут и там.
Источник информации: RUNET.Lt
